Драма „Соломея” була написана О. Уайльдом у 1892 році. Прем’єра відбулася у Парижі 1896 році, однак невдовзі була заборонена французькою цензурою. Як зазначають дослідники творчості письменника, „в  суперечках  навкого  цензурної  заборони „Соломеї”, перед  читачем  постає Оскар  Уайльд  без  машкари-антипод  сучасного  йому філістерського  утилітаризму  та  святенництва,  піднесених  до  рангу  політико-ідеологічної  стратегії”.

Сто лет назад вместе с ХIХ веком ушел и Оскар Уайльд, художник милостью Божьей, признанный лидер английского эстетизма. Ни одно из его произведений не вызвало такой бурной реакции как трагедия "Саломея" (1891) из истории древней Иудеи периода римского владычества. Уайльд не первым обратился к библейской новозаветной легенде об убийстве Иоанна Крестителя царем Иудеи Иродом Антипой. До него это сделали Малларме и Флобер. По мотивам их произведений Масснэ написал оперу "Иродиада" (1881).
     Евангелисты рассказывают, что Ирод заключил Иоанна в темницу за Иродиаду, жену брата своего, которую он, став царем, взял себе в жены. Иоанн проклинал их как грешников, и Иродиада жаждала его крови. Ирод же боялся убивать, зная, что он муж праведный и святой. Далее читаем в Евангелии: "Настал удобный день, когда Ирод, по случаю дня рождения своего, делал пир вельможам своим, тысяченачальникам и старейшинам Галилейским. Дочь Иродиады вошла, плясала и угодила Ироду и возлежавшим с ним. Царь сказал девице: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе. И клялся ей: чего ни попросишь у меня, дам тебе, даже до половины моего царства. Она вышла и спросила у матери своей: чего просить? Та отвечала: головы Иоанна Крестителя. И она точас пошла с поспешностью к царю и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя. Царь опечалился; но, ради клятвы и возлежавших с ним, царь повелел принести голову его. Он пошел, отсек ему голову в темнице, и принес голову его на блюде и отдал ее девице, а девица отдала ее матери своей".
     Уайльда в библейской истории привлекла фигура дочери Иродиады, прекрасной Саломеи. Он переосмыслил евангельский сюжет, наделил Саломею любовью к пророку, привнеся тем самым в этот образ напряженный трагизм. Саломея становится у Уайльда главной героиней истории, потому и называет он трагедию её именем. "Саломею" он написал по-французски, уверенный в том, что ханжи-англичане её не поймут и не дадут поставить. У него были основания так полагать: если Томасу Гарди не простили "трагических гротесков" и заставили замолчать как романиста, затравив его за "Тэсс" и "Джуда", за эти классические романы, неужели бдительная "миссис Грэнди" допустит такое святотатство как спектакль по "Саломее"?! Сейчас трудно представить, что флоберовская "Мадам Бовари" была публично запрещена судом за аморализм, а романы Золя объявлялись порнографическими. И это во Франции! А что говорить о викторианской Англии, где даже французский язык считался безнравственным! И всё же "Саломея" была напечатана в Париже. Сара Бернар, для которой Уайльд изначально предназначил эту роль, приезжала в Лондон летом 1892 года и репетировала ее в театре "Пэлес", но английская цензура запретила постановку по причине "недопущения сценической трактовки библейских сюжетов". И хотя трагедии была суждена долгая и интересная сценическая жизнь, автор так и не увидел её на подмостках.
     Уайльд вольно обошелся с евангельской легендой. По мнению английского писателя Г.К.Честертона, он не должен был этого делать: "гений народа выше, чем гений поэта". Литературный критик счёл, что Уайльд испортил хороший сюжет. "Весь блеск и вся горечь рассказа - в полной невинности Саломеи, которой и дела нет до взрослых интриг. Лукавый тиран, как истый политик, решил проявить милость, коварная же царица хотела дикой мести. Дочь мстительной Иродиады (совсем ещё девочка, как мне всегда казалось) плясала перед деспотом, и он, разомлев от восторга, предложил ей просить всё, что она захочет. Испуганная этой сказочной щедростью, девочка бежит к матери за советом, и жестокая царица, дождавшись своего часа, требует смерти своего врага. Рассказ о бабочке, не ведающей, что она стала осою, полон силы и печальной иронии, Уайльд же преподносит нам болезненную и пошлую историю о плясунье, влюбленной в пророка". Болезненную - да, но не пошлую! Уайльд и пошлость - две вещи несовместные, страсть не ходит об руку с пошлостью: за страстью всегда кроется трагедия. Страсть беременна Смертью.

Уайльд приспособил сюжет к собственной художественной задаче. Следуя романтикам и своему пониманию искусства, Уайльд эстетизирует и страсть, и смерть. Чувственное влечение иудейской царевны, отроковицы, к христианскому пророку, пленнику Ирода-Антипы, кажется непостижимо-странным, на грани патологии. Но вспомним: Саломея - дочь Иродиады, женщины порочной, жестокой и честолюбивой. Чтобы стать царицей, Иродиада нарушила Моисеев закон: она вступила в брак с Иродом при живом муже. Мало того, муж её, отец Саломеи, был родным братом Ирода Антипы. Царевна генетически наследует эротизм, или, как теперь говорят, сексуальность матери. Саломея живет при дворе Ирода-Антипы, в атмосфере греха, "вавилонского блуда". Распутство и жестокость царили здесь и раньше, при деде Саломеи Ироде Великом. Не забывайте и о другом: это Восток, тут зрелость наступает рано. Прекрасная царевна, почти ребенок, она уже внушает страсть. Влюбленный в неё Сириец, молодой начальник стражи, кончает с собой, не вынеся любовной муки. Её присутствие волнует самого Ирода, которому она доводится внучатой племяницей; не случайно за танец "Семи покрывал" он обещает ей пол-царства, а под конец - всё, что она захочет. И ещё одно обстоятельство должно быть учтено: поэтическая традиция. Вслушиваясь в любовные речи Саломеи, обращенные к Иоканаану, дивясь их страстности, помните о Песне песней. Её уподобления: твои глаза - точно черные дыры, прожженные факелами в тирских коврах, твое тело - белое, как лилия луга, который еще никогда не косили, твои волосы - темнее длинной ночи, когда луна не показывается, твой рот - как гранат, разрезанный ножом из слоновой кости - что это как ни парафраз песен Соломоновых?! Лексика и поэтика Песни Песней отвечают пристрастиям Уайльда к декоративности, экзотической пышности. "Он похож на лунный луч, на серебряный лунный луч", - твердит Саломея. Она жаждет не столько обладания, сколько прикосновения к Красоте: "Дай мне поцеловать твой рот, Иоканаан!"
 "Снова Эрос меня мучит истомчивый, / Горько-сладостный необоримый змей". Уайльд сознательно архаизирует происходящее, как бы вынося его за скобки исторического времени. Перед нами вечный любовный поединок, который не может не завершиться трагически. Это не только конфликт мужского и женского начала, это ещё и сшибка плоти и духа. Иоканаан незапятнанно чист. Его не искусить, не забывайте - это Иоанн Предтеча, духовный брат Христа.

     Саломея добилась своего: она поцеловала мёртвые уста и произнесла то, что открылось ей на исходе её короткой жизни, когда смерть уже осенила её: "Я знаю, ты полюбил бы меня, потому что тайна любви больше, чем тайна смерти. Лишь на любовь нужно смотреть".

 Эти главные слова пьесы остались незамеченными, на Уайльда обрушился град обвинений в безнравственности, в декадентстве. Предвосхищая их, писатель заметил: "Те, кто в прекрасном находят дурное, - люди испорченные, и притом испорченность не делает их привлекательными. Это большой грех. Те, кто способны узреть в прекрасном его высокий смысл, - люди культурные. Они не безнадежны. Но избранник - тот, кто в прекрасном видит лишь одно: Красоту".

Первый в ряду избранников - Бердслей, создавший по мотивам трагедии графическую сюиту. Оскара Уайльда очаровали и "демонизм" Бердслея, и одетая во всякие кружева и мишуру порочная чувственность, просвечивающая в замысловатых, перегруженных украшениями графических фантазиях молодого художника. Он назвал их "Цветами греха" по аналогии с "Цветами зла" Бодлера. Графика Бердслея повлияет на оформление многих спектаклей по "Саломее".

Среди избранников - Константин Бальмонт. "Саломею" мы знаем в его переводе. "Саломея" Уайльда вдохновила Рихарда Штрауса, Александра Глазунова, Пауля Хиндемита. На их музыку поставили свои балеты М. Фокин, К. Голейзовский, С. Лифарь, их оформителями были Судейкин и Бакст, партию Саломеи в них танцевали Ида Рубинштейн, Тамара Карсавина, Ольга Спесивцева.

В "Саломее" Уайльд осуществил прорыв из области Печальной Красоты, знакомой по стихам Бодлера и Верлена, по картинам прерафаэлитов и музыке Шопена, в область Красоты Грозной, столь явственно обозначившейся в искусстве ХХ века. Потому оказалась созвучна его трагедия русской пред- и послереволюционной ситуации. В России "Саломею" пытался поставить в Драматическом театре В.Ф. Комиссаржевской Николай Евреинов в 1909 году (спектакль был запрещен). Поставил ее в Камерном театре Александр Таиров в талантливом оформлении Александры Экстер и с Алисой Коонен в главной роли.
     Сегодня, на рубеже тысячелетий, Роман Виктюк играет прежде всего зрелищный, а не психологический спектакль, и он поставлен столь великолепно, столь красочно, в нем ( в основной его части, связанной с "Саломеей") столько шума и ярости, выражающих борение страстей, что уже через несколько минут забываешь, что Саломею играет мужчина (Бозин Великолепный). Точнее, становится неважным - мужчина это или женщина, ибо перед нами - воплощение Красоты, воплощение Страсти. Быть может, необычное решение Виктюка делает Красоту и Страсть еще более волнующими и загадочными. Говорил же лорд Байрон, что без оттенка необычного нет красоты.

Ушел в небытие викторианский век, а с ним и мир Оскара Уайльда. Вот уже сто лет, как нет самого поэта, но Красота, созданная им, жива и находит своих преданных поклонников.